Модести надела белые туфли и голубой нейлоновый халат. Волосы ее свободно падали на плечи, и она выглядела очень юной. Хаган стоял, молча разглядывая ее.
— У тебя в доме есть кофе? — спросила вдруг она.
— Конечно. Хочешь?
— С удовольствием. Через пять минут я буду готова. — Она привстала на цыпочки, поцеловала его и, взяв коричневую сумочку, отправилась в ванную.
Хаган пошел на кухню, поставил кофейник, потом стал молоть кофе в маленькой ручной мельнице. Он выставил две большие чашки. Когда кофе был готов, он взял полные чашки и отнес их через маленькую спальню на балкон, где стояли столик и два стула. С балкона были видны крыши домов ниже по склону, а за ними яхты и катера в гавани. Дальше до горизонта тянулось синее Средиземное море.
Тут вышла Модести, и при виде ее у Поля Хагана защемило сердце. Волосы заколоты на затылке, на лице — ни следа косметики. Она источала свежесть и тепло, словно только испеченный хлеб. Она стояла на балконе, моргала от яркого света, и ей никак нельзя было дать больше двадцати лет. Но тут Хаган вспомнил, зачем она сюда пожаловала, и ему вдруг сделалось не по себе.
— Черный и сладкий, — сказал он, подставляя ей стул. — Кажется, ты любила пить кофе именно так. Если, конечно, я не перепутал тебя с другой.
— Такое с тобой запросто может случиться, — охотно согласилась Модести. — Но поскольку я пью кофе именно так, то все в полном порядке, милый.
Он сел, любуясь ее профилем. Она же смотрела на море.
— В Париже, — сказал он, — девушка, которая пила кофе, как любишь пить его ты, и которая занималась любовью точно так же, как ты, называла себя Люсиль Бушье.
— Исключительно потому, что имя Модести Блейз могло вызвать у тебя подозрения.
— Безусловно. Причем самые серьезные. А Модести Блейз — твое настоящее имя?
— Вполне, — сказала она, следя за чайкой. — Когда у тебя нет имени, приходится его выбирать самой.
Его взгляд упал на линию ее плеч и шеи. Нет, на картине это вышло совершенно не так, надо будет обязательно потом поправить.
— Что-то я тебя не понимаю. Модести Блейз, о которой я слышал, возглавляла знаменитую Сеть. О ней знали все. Почему же вдруг она закрыла дело?
— Добровольная самоликвидация, — вяло отозвалась Модести, давая понять, что тема мало интересует ее. — Когда мне было семнадцать лет, я поставила себе цель — заработать полмиллиона фунтов стерлингов. Цель была достигнута, и я завязала.
— Это одна из тех жизненных задач, которые не прививают в благородном пансионе мисс Мейбл для молодых особ.
— Я начала ставить себе подобные цели еще в детском саду. Это было в лагере в Греции, вскоре после начала войны. Но до этого нам пришлось пару лет поскитаться по Балканам.
— Кому это «нам»?
— Даже не знаю, — пожала она плечами. — Это все теперь в тумане. Как сон, который быстро забывается. Но сколько я себя помню, я всегда жила сама по себе.
— И без имени.
— Меня некому было окликать по имени, поэтому я не знала, что это такое.
— И друзей не было?
— Друзья начали появляться позже. Так, у меня был один добрый друг — старик в лагере для военнопленных в Ираке.
— Далековато от Греции.
— Да, я прошла пешком через всю Турцию.
— Через всю Турцию, — повторил Хаган, глядя на маленькую ступню, болтавшуюся в воздухе, поскольку Модести сидела нога на ногу. — Всего-навсего? Небольшая прогулочка. Но ты познакомилась с тем стариком, и он стал приглядывать за тобой?
— Нет. Скорее, это я за ним приглядывала. В самых разных лагерях для перемещенных лиц. В течение пяти лет. — Ее взгляд сделался отрешенным, в нем появилось нечто похожее на печаль. — Он был еврей и говорил на пяти языках. Профессор философии из Будапешта. Он учил меня по шесть часов в день.
— Чему же он тебя учил?
— Всему. — Она отпила кофе и продолжала: — Сначала мне это страшно не нравилось. Но я делала вид, что слушаю, потому что не хотела обижать его. Это было странно, потому что со всеми остальными я была как камень. — Она покачала головой. — Этот человек знал все, и он умел учить. Но при этом он позволял, чтобы у него из-под носа воровали еду. Без меня он умер бы с голоду.
— Ты была гвардейцем с саблей?
— Ну, я могла запросто пустить в дело топор, хотя главное мое тогдашнее оружие — острые зубы, длинные ногти и маленький ножик. И я знала, где у кого уязвимое место.
— Сколько тебе тогда было лет?
— Лет двенадцать.
— И ты могла вступить в поединок с мужчиной?
— Ничего особо трудного тут нет, — усмехнулась Модести. — Во-первых, я ничего не боялась. Весь страх успел выгореть за эти годы дотла. А во-вторых, у меня ко всему было правильное отношение.
— То есть?
— Большинство людей довольно легко напугать. Они боятся, что им причинит боль другое существо, даже если оно маленькое, но свирепое. Поэтому они должны сделать над собой определенное усилие, чтобы войти в боевое настроение. Обрати внимание, как заводят себя мужчины. Сначала они обмениваются словесными выпадами, толкают друг друга. Разогреваются.
— Но ты была устроена иначе?
— В какой-то момент забываешь об опасности, только понимаешь, что нельзя мешкать. Надо действовать. Молниеносно. И побыстрее доводить дело до конца. — Она посмотрела на Хагана. — Не буду посвящать тебя в детали. Раз ты работаешь на Тарранта, то должен быть в курсе.
— Кое-что мне известно. Только я как-то об этом не задумывался. В общем, ты была самой настоящей маленькой чертовкой, так?
— Что было, то было. — Она улыбнулась и замолчала, следя за тем, как в гавань входит яхта.
— Рассказывай, — попросил Хаган. — Что же было в промежутке? Между той девочкой в лагере и Модести Блейз, руководившей знаменитой Сетью?
— История выйдет слишком длинная, — ответила Модести. — Всего не расскажешь. — Посмотрев на часы, она спросила: — Что тебе сообщил об операции Таррант?
— Все — и почти ничего. — Поль изобразил на лице тщательно отрепетированную улыбку. — Он подчеркнул, что тут приказываешь ты.
— Да, — спокойно сказала Модести, допивая кофе. — Я хотела, чтобы он довел это до твоего сознания.
Хаган напрягся. За последние несколько секунд в Модести произошла незаметная перемена — она вдруг сделалась жесткой и непреклонной. Это плохо сочеталось с маленькой ступней в белой туфельке, с гладкой длинной ногой, с теплым телом, голубым халатом. Хагану вовсе не понравилась такая метаморфоза.
— Последний раз из женщин я слушался разве что мисс Пик, — сообщил он без тени улыбки, а когда увидел вопросительный взгляд Модести, пояснил: — Мисс Пик работала воспитательницей в детском саду. Мне тогда было шесть лет, и я вроде бы неплохо ей подчинялся. Но с тех пор слишком много воды утекло, и я утратил эту привычку.
— Жаль, — сказала Модести. — В нашем деле никак нельзя терять полезные навыки.
Поль кивнул головой в сторону спальни и сказал:
— Там ты не отдавала приказы.
— Так то там! И без приказов все было отлично. Но теперь мы уже не в мягкой постели. — Она окинула взглядом город и тонувшее в дымке море. — Теперь мы играем в моем дворе и моим мячиком. Если не хочешь играть по моим правилам, то выходи из игры, Поль. — В ее словах не было никакого нажима или вызова. Только констатация факта.
Хаган сидел неподвижно, ожидая, когда в нем уляжется буря протеста. Его так и подмывало схватить ее, положить на колено, и, задрав голубой халат, лупить ее ладонью по голой заднице, наслаждаясь воплями и криками. Он прекрасно понимал, что это конечно же атавистический импульс, реакция на уязвленное мужское самолюбие, и цивилизованная часть его «я» выказывала неодобрение.
— Не создавай мне проблем, дорогой, — тихо попросила Модести. — Пожалуйста, не надо.
— Попробую. Каков будет приказ номер один?
— Пока никакого. Просто я хотела бы послушать, что ты обо всем этом думаешь.
— Что я думаю, — повторил он и сокрушенно пожал плечами. — Трудно… очень трудно. Пока я так и не учуял след Габриэля. Я даже толком не знаю, откуда начинать.
— Но мы уже начали, — напомнила она. — Ты еще не видел Вилли Гарвина. Вы не знакомы?
— Я слышал о нем. Говорят, он очень хорош в своем деле. Иначе и быть не может, раз он был твоей правой рукой. — Хаган поймал себя на том, что в последнюю фразу вкралась насмешка, и внутренне выругался, но Модести и виду не подала, что заметила это.
— Да, — согласилась она. — Вилли очень хорош. Я послала его выяснить, где Пако.
— Пако? — переспросил Хаган, потирая подбородок. — Прости, я не так здорово ориентируюсь в криминальной среде. — Он замялся, чувствуя, что это признание только подтверждало ее правоту. Впрочем, она и тут сделала вид, что не обратила внимания на его промах. — Не тот ли это Пако, который когда-то контролировал от твоего имени эти края?
— Да, он руководил нашими операциями от Перпиньяна до Ментона. Севернее Авиньона он не работал. Когда я отошла от дел, то отдала ему этот район. Габриэль же начал действовать именно отсюда. Если это так, то Пако должен что-то про это знать.
